Название: Искушение дона Мигеля
Автор: Nunziata
Бета:momond
Канон: Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада»
Размер: миди, 4913 слов
Персонажи: дон Мигель де Эспиноса, Питер Блад, Эстебан де Эспиноса
Категория: джен
Жанр: агнст, местами экшн
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: не все так просто!
Примечание: Постканон. Продолжение миди «Spes contra spem», 3-я история цикла «Враг мой», Матчасть и обоснуй условны, авторское видение характеров персонажей
Благодарю natoth, без которой эта часть просто не написалась бы!
читать дальше
— Дон Педро, полагаю, у вас были веские причины прибыть сюда,— дон Мигель де Эспиноса пристально смотрел на Блада.
Они сидели в капитанской каюте, за окнами сгустилась темнота, и свет лампы рождал рубиновые всполохи в бокалах с вином.
— Вы верно полагаете, дон Мигель.
— Впрочем, чтобы там ни было, это неважно. Меня больше интересует, что я могу сделать для вас.
Блад пригубил из своего бокала и поставил его на стол.
— Я решил уехать в Европу, однако так и не дождался нужного корабля. Не буду вдаваться в подробности, это действительно неважно. Если бы вы помогли мне добраться до Гаваны или любого другого порта, я был бы весьма признателен. Правда, я до сих пор не уверен, вправе ли просить вас о такой услуге.
— Это совершенно не должно вас заботить. Однако, замечу, что это очень рискованный план, учитывая... некоторые обстоятельства, — губы де Эспиносы сжались.
— Мое кастильское произношение безупречно, и мне уже приходилось бывать в Гаване. Да и выбора особого нет.
— Выбора нет... — задумчиво повторил испанец. — Ну хорошо. Утром мы снимаемся с якоря и идем в Санто-Доминго. У меня там дом, — заметив мелькнувшее в глазах Блада удивление, он пояснил: — достаточно просторный, чтобы вы не чувствовали себя стесненно. Из Санто-Доминго тоже идут корабли в Европу, и при первой возможности вы отправитесь куда пожелаете, дон Педро.
Блад кивнул и спросил:
— Кстати, как ваша рука?
На губах де Эспиносы появилась усмешка:
— Благодаря вам — прекрасно.
В подтверждение своих слов, он расстегнул левый манжет и, закатав рукав рубашки, продемонстрировал шрам чуть ниже локтя. Питер наклонился ближе. Продолжая усмехаться, испанец напряг мускулы и сжал пальцы в кулак.
— Вижу, что и в самом деле все зажило, — в свою очередь усмехнулся Блад, тщательно ощупывая его предплечье. — Признаюсь, меня несколько беспокоила ваша рана.
— Профессиональная привычка? — дон Мигель серьезно и пытливо смотрел ему в глаза.
— Пожалуй, что так, — спокойно ответил Блад, — И я рад, что неумелое лечение мистера Лонели не повлекло за собой печальных последствий.
— Полностью разделяю вашу радость, дон Педро. Что же... после прибытия в Санто-Доминго у нас еще будет возможность все обсудить. Вы наверняка утомлены. Хорхе проводит вас. Хорхе! — крикнул он, и на пороге мгновенно возник стюард с масляным светильником в руке. — Проводи дона Педро в отведенную ему каюту.
Дон Эстебан де Эспиноса-и-Вальдес в отвратительном настроении поднимался по ступеням роскошного особняка, принадлежавшего его дяде.
Молодой человек приехал в Санто-Доминго накануне. Дон Мигель питал к племяннику безграничную любовь, и Эстебану нравилось гостить в его доме. Они не виделись почти год, в течение которого Эспиноса-младший устраивал свои дела, и поэтому Эстебану не терпелось навестить дядю. Но дона Мигеля дома не оказалось, и никто из слуг не мог внятно объяснить, где он. Впрочем, в отсутствии сеньора адмирала не было ничего удивительного, и Эстебан не встревожился. Он решил задержаться в Санто-Доминго на несколько дней и еще с вечера отправился по сперва приличным, а затем и не слишком, увеселительным заведениям города.
Проснувшись наутро, Эстебан обнаружил, что его раскалывающаяся от боли голова покоится на грязном столе. Он обвел взглядом стены убогой таверны, не вполне понимая, где находится. Однако резкий запах рыбы и гниющих водорослей подсказал ему, что его занесло совсем близко к порту. В довершение неприятностей кто-то срезал его кошелек. Владелец таверны попытался было потребовать плату за еду, выпивку и за испорченную мебель, на которой «молодой сеньор» упражнялся в фехтовании. Но его претензии были гневно отвергнуты, и тогда хозяин кликнул своих сыновей, двух на редкость крепких парней.
Заметив под столом эфес своей шпаги, Эстебан схватил ее и ошарашенно воззрился на жалкий обломок клинка. В споре стали и дерева победа принадлежала отнюдь не стали. Парни, сжимая в руках увесистые палки, неумолимо приближались. По счастью, при Эстебане был еще пистолет, который грабители не тронули, и размахивая им, доблестный идальго вырвался наконец на свободу. Надо ли говорить, что дон Эстебан страстно желал сорвать на ком-нибудь злость. По дороге такого повода ему не представилось, и это разозлило его еще больше.
В особняке де Эспиносы царила суета, и Эстебан догадался, что вернулся дон Мигель. Его догадку подтвердил один из слуг, махнувший рукой на левое крыло дома, в котором располагались кабинет и личные покои адмирала.
Эстебан вышел на крытую галерею второго этажа и застыл на месте. На минуту он даже решил, что то пойло, которое хозяин таверны вчера выдавал за вино, помрачило ему рассудок и вызвало видения: человека, который прохаживался по галерее, здесь просто не могло быть! Питер Блад!
Отпрянув, молодой человек прижался спиной к колонне. В его сознании, и без того не полностью прояснившемся после обильных возлияний, окончательно все смешалось. Он не стал спрашивать себя, как Блад оказался в доме дона Мигеля, и почему проклятый пират не прикован цепями к стене подвала. Враг, подлый убийца отца — в паре десятков шагов!
Ладонь Эстебана легла на рукоятку пистолета. Наконец-то ему выпал шанс покончить с «доном Педро Сангре»! Вытащив пистолет, Эстебан трясущимися руками зарядил его и осторожно выглянул из-за колонны.
Раздавшийся за спиной Блада звук, похожий на щелчок взводимого курка, заставил его мгновенно подобраться. Он развернулся и увидел направленное на него дуло пистолета и перекошенное от ненависти лицо Эстебана де Эспиносы. Блад резко отклонился, но в ту же секунду грохнул выстрел, и правое плечо обожгло болью.
— Умри! — Эстебан отбросил дымящийся пистолет и схватился за эфес шпаги, забыв, что клинок сломан.
Блад отступил к стене, левой рукой вытягивая свою шпагу из ножен.
— Эстебан!
Вздрогнув, Эстебан оглянулся, и ему стало не по себе: к ним шел дон Мигель, и никогда прежде он не видел на лице дяди такого гнева.
— В мой кабинет, — почти не разжимая губ, произнес тот.
— Но дядя! — вскричал сбитый с толку Эспиноса-младший.
— Я сказал — в мой кабинет! — прорычал дон Мигель. — Жди меня там.
Способность рассуждать понемногу начала возвращаться к Эстебану. Конечно же, у дяди есть объяснение... Он не решился сказать еще что-то и медленно побрел по галерее, сжимая в руке бесполезный обломок шпаги.
Блад проводил Эстебана взглядом. Черт побери, только встречи с сыном покойного дона Диего ему не хватало! Он наугад сунул шпагу в ножны. Не совершил ли он ошибку, приняв приглашение де Эспиносы? Ведь чего-то подобного вполне можно было ожидать. Плечо разрывала пульсирующая боль, рукав камзола стремительно намокал от крови. Мысленно называя себя болваном, Блад зажал рану рукой и прислонился к стене.
— Сожалею, дон Педро. Я не предусмотрел, что Эстебан может приехать сюда, — в голосе де Эспиносы слышалось искреннее беспокойство. — Насколько серьезна ваша рана?
— Надеюсь выжить, дон Мигель... Скверно, что пуля осталась внутри.
— Я пошлю за врачом.
Блад задумался на минуту, но затем сказал:
— Было бы нежелательно. Как вы объясните появление в своем доме идальго с пулей в плече?
— В окрестностях Санто-Доминго случались нападения разбойников.
— Все равно пойдут толки, — покачал головой Блад. — А мне не стоит слишком расширять... круг знакомств, — он усмехнулся и добавил: — К тому же, не ручаюсь, что вовремя операции у меня... не вырвется ругательство на английском языке.
Де Эспиноса наклонил голову, соглашаясь с его доводами.
— Но как вы собираетесь извлечь пулю?
— А я и не собираюсь. Это сделаете вы.
— Я?! — опешил дон Мигель.
— Это не так уж и сложно. Я подскажу вам... Среди моих вещей есть коричневая кожаная сумка, в ней все, что нам потребуется. Позовите слугу... не из болтливых. Нужно нагреть воды, и еще нужен огонь...
— Хорошо. Если не возражаете, я помогу вам дойти до вашей комнаты. Обопритесь на меня.
Дон Мигель позвал Хоакима, своего камердинера, в способности которого держать язык за зубами был уверен. Вдвоем они осторожно стащили пропитавшийся кровью камзол раненого, рубашку же пришлось попросту разорвать, после чего Блад сел в кресло, придвинутое к застеленному полотном столу.
Хоаким ушел за горячей водой, а дон Мигель зажег канделябр и стал раскладывать на столе содержимое лекарской сумки. В своей жизни ему не раз случалось попадать в руки хирургов, однако он не слишком присматривался к орудиям их ремесла. Поэтому вид блестящих инструментов, некоторые из коих были весьма устрашающей формы и неясного предназначения, вызывал у него ощущения не из приятных.
— Арсеналу врача может позавидовать Святая инквизиция, дон Педро, — покосившись на Блада, сказал он.
— Уверяю вас, отцы-инквизиторы продвинулись гораздо дальше... в деле нанесения увечий, чем врачи — в исцелении, — возразил тот. — Их приспособления не отличаются изяществом, однако весьма... разнообразны, и в знании анатомии им не откажешь...
— Вы так хорошо осведомлены об этом... Ну да, вы упоминали о тюрьме инквизиции. И что же, вас пытали? — де Эспиноса внимательно присмотрелся к Бладу.
Губы Питера дрогнули в слабой улыбке, и он ответил, прикрывая глаза:
— У святых отцов достаточно других действенных методов... которые не оставляют следов на теле.
Дон Мигель нахмурился, но счел за благо сменить тему. Он взял флакон темного стекла и вслух прочитал надпись на наклейке:
— Лауданум. Выпьете перед операцией?
— Я должен как можно дольше оставаться в ясном уме.
— Понимаю. И все же стоило бы пойти на риск и позвать врача...
В комнату вошел Хоаким с глубокой миской в руках. Блад открыл глаза, и де Эспиноса удивился, каким спокойным и сосредоточенным стал его взгляд.
— Ну же, дон Мигель. В конце концов, вам неоднократно доводилось вонзать сталь в живую плоть.
— Это не одно и то же, — хмуро буркнул де Эспиноса и спросил уже другим тоном: — Что я должен делать?
— Вот этими щипцами извлекаются пули, — Блад указал на тонкие длинные щипцы, концы которых были снабжены кольцом и чашечкой. — Но прежде прокалите их над огнем.
Де Эспиноса взял инструмент и несколько мгновений держал его в пламени свечи.
— Достаточно, дон Мигель. Хоаким, нужно смыть кровь.
Хоаким действительно не отличался болтливостью. Он молча смочил кусок корпии в миске с водой и принялся тщательно смывать кровь с плеча Блада.
— Хорошо... теперь введите щипцы...
Де Эспиноса с каменным лицом подошел к Бладу, и, пытаясь унять дрожь в пальцах, погрузил кончик сомкнутых щипцов в кровоточащую рану. Кровь потекла сильнее, и Хоаким, не дожидаясь приказаний, начал промокать ее.
— Медленнее!
— Мне проще проткнуть вас насквозь, дон Педро, — огрызнулся дон Мигель, пряча свою неуверенность под злостью.
Блад криво усмехнулся:
— Не сомневаюсь... Вы нащупали пулю?
— Да.
— Раскройте щипцы... и захватите ее. Удалось?
— Кажется...
— Тяните.
Дон Мигель неловко перехватил рукоятки щипцов, и пуля выскользнула.
— Черт! — от пронизывающей боли у Блада мутилось сознание.
— Mea culpa ... — пробормотал де Эспиноса, снова нащупывая пулю.
На этот раз его попытка увенчалась успехом, и он осторожно потянул щипцы наружу.
— Да вытаскивайте же ее!
Дон Мигель выдернул щипцы с зажатой в них пулей, следом выплеснулось немного темной крови. Тяжело дыша, Блад откинул голову на спинку кресла. В рану будто насыпали углей, по вискам щекочуще стекали струйки пота.
— Из вас получился бы... превосходный отец-дознаватель, дон Мигель...
— Вы сами решили обойтись без врача, — раздраженно ответил де Эспиноса, яростно глядя на сплюснутый окровавленный шарик, извлеченный из раны.
— На самом деле, все не так и плохо... для первого раза.
К удивлению де Эспинозы, на бледных губах Блада вновь была усмешка.
— Вы всегда смеетесь, дон Педро?
— Это верный способ не сойти с ума, дон Мигель.
— Верю вам на слово. И в кошмаре не мог бы представить, что мне придется... — де Эспиноса замолк на середине фразы, и бросив щипцы на стол, спросил: — Теперь что?
— Обработайте рану тинктурой... вон из того пузырька. И можно наложить повязку.
Дон Мигель щедро плеснул темной жидкости на рану, и Блад втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
— А вот сейчас лауданум был бы в самый раз... Если вас не затруднит, налейте его в кружку... примерно на палец... И разведите водой.
Отмерив требуемое количество настойки, дон Мигель добавил в кружку воды из стоящего на столе кувшина, затем придвинул ее к раненому. Однако донести кружку до рта и не разлить лекарство представлялось Питеру непростой задачей. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, собираясь с силами.
Де Эспиноса взглянул на пепельно-серое лицо Блада, которому Хоаким, не тратя времени даром, умело и быстро перевязывал плечо, и негромко выругался.
— Пейте. — Губ Питера коснулся край кружки. Де Эспиноса дождался, когда кружка опустеет, и сказал: — Хоаким позаботится о вас. У него... гм, достаточно опыта. А мне нужно уладить кой-какие дела. Семейного характера.
— Благодарю, дон Мигель.
— Не стоит благодарности, дон Педро, — ответил испанец и дернул щекой, подумав о предстоящем разговоре с Эстебаном.
Эстебан обернулся на звук открывшейся двери. На пороге стоял мрачный дон Мигель.
— Я убил его?
— Нет.
Лицо молодого человека исказила гримаса досады, смешанной с ненавистью.
— Жаль. Впрочем, надеюсь, что теперь его смерть не будет слишком быстрой. Как тебе удалось заманить Блада в ловушку?
— Эстебан, ты многого не знаешь. Питер Блад — мой гость, — проговорил дон Мигель, подходя к нему.
— Что?! Во имя всего святого, объясни мне, что происходит?
— Дон Педро спас мне жизнь. И я не нарушу данное ему слово.
Эстебану показалось, что под его ногами разверзся пол, и он провалился в преисподнюю. Бесконечно долгую минуту в кабинете было слышно лишь тяжелое дыхание двух людей. Наконец Эстебан сухо рассмеялся.
— Дон Педро... Зачем нужна жизнь, купленная ценой предательства? — Судорожно вздохнув, он покачал головой: — Дядя, ты предал память моего отца и своего брата. Предал свою кровь!
Дон Мигель занес руку, намереваясь влепить племяннику пощечину. Однако он встретился взглядом с полными горечи и отчаяния глазами Эстебана, и его рука застыла в воздухе.
— Не тебе судить меня, — глухо произнес он.
— О, да! — вскричал Эстебан, весь дрожа. — Пусть не мне! Я тоже пошел на сговор с этим исчадием ада. И не было дня, когда я не упрекал себя! Но я сделал это, чтобы спасти отца!
— Вон, — тяжело сказал дон Мигель и стиснул челюсти, пытаясь сдержать ярость и гнев.
— Я и так ни минуты не останусь больше в этом доме, — из горла Эстебана вырвалось рыдание. — Отец ждет тебя... там... Что ты ответишь ему? — сдавленно прошептал он.
Дон Мигель молчал, Эстебан обошел его и быстрым шагом направился к дверям.
Было уже далеко за полночь, когда де Эспиноса преступил порог комнаты Блада. Клевавший носом в кресле Хоаким услышал его шаги и вскинулся.
— Что дон Педро? — спросил де Эспиноса.
— Он спит, дон Мигель.
— Ступай, Хоаким.
— Но...
— Я побуду здесь. Если ты мне понадобишься, я позову тебя.
— Как вам угодно, дон Мигель, — Хоаким поклонился и вышел, аккуратно притворив дверь.
Дон Мигель посмотрел на стол, на котором предусмотрительный камердинер разложил все необходимое, затем подошел к окну и взглянул в черное беззвездное небо. Зачем он здесь? Чтобы еще больше разбередить свои раны? Он проклинал себя и свою беспечность — как можно было оставить дона Педро без присмотра?! В ушах продолжал звучать голос Эстебана, обвиняющий и беспощадный.
Знал ли Эстебан о договоре своего отца с Бладом? Судя по всему — нет. Но даже если и знал, какое это имеет значение? Все объяснения в любом случае выглядели бы как жалкие попытки оправдаться. Мальчик не простит его... Боль потери, как и в тот черный день, когда узнал он о гибели брата, раздирала его душу на части. И эта боль возродила демонов, которых дон Мигель считал побежденными.
Ведь он может поставить точку в затянувшейся вражде! Питер Блад в его руках, достаточно одного удара кинжалом, и Диего будет отомщен. Де Эспиноса развернулся и, не сводя взгляда со спящего Блада, медленно подошел к кровати.
Много ли чести добить раненого врага? К тому же, спасшего тебя, и которому ты обещал безопасность?
Но разве к Бладу могут быть применимы законы чести? Разве он не обманул доверие Эстебана? Дон Мигель скрипнул зубами, его рука потянулась к висевшему на поясе кинжалу, пальцы стиснули эфес. Внутри темной волной поднималась ненависть. Он отплатит и за свое унижение — сколько раз прославленный адмирал де Эспиноса терпел поражение от капитана Блада. Он смотрел на жилку, бившуюся на шее раненого. Один удар. Блад даже не проснется...
Зрение заволокла пелена, пошатнувшись, де Эспиноса хватил ртом воздух.
— Spes mea et fortitudo mea Deus meus confidam in eum... Scutum et protectio veritas eius non timebis a timore nocturno...* — пробормотал он слова полузабытой молитвы.
Нет. Господь ли послал ему испытание или это дьявольское искушение, но он в силах преодолеть его. С трудом разжав окостеневшие на рукоятке кинжала пальцы, дон Мигель опустился в стоящее рядом с кроватью кресло.
Блад пошевелился, затем отчетливо произнес:
— Де Рюйтер мертв... Они убили Папашу Рюйтера!
Дон Мигель замер, затем подался вперед.
...Оглушительный взрыв превратил «Штеенберген» в огненный шар, пыхнуло нестерпимым жаром. Оцепенев от ужаса, матросы «Фрийхеида» смотрели, как на них валится дождь из горящих обломков того, что секунду назад было 68-пушечным кораблем. Густой едкий дым застилал небо. Казалось, что уже наступил вечер, хотя с начала бомбардировки эскадрой де Прельи объединенного флота испанцев и голландцев, запертого в тесной гавани Палермо, прошла едва ли пара часов.
— Горим! — раздался чей-то истошный вопль
Блад вскинул голову: на парусах расползались обрамленные язычками пламени дыры, палуба местами тоже занялась. Матросы баграми пытались столкнуть тлеющие головешки в море.
— К помпам! — рявкнул Блад.
В этот миг «Фрийхеид» содрогнулся всем корпусом. Что-то ударило Питера по голове, и в глазах у него потемнело. Чтобы не упасть, он ухватился за перила ограждения юта. Затем в поле зрения возникло лицо лейтенанта Йохана Ван Дорта. Лейтенант открывал рот, но Блад не слышал слов. Он тряхнул головой, и звуки боя вновь ворвались ему в уши. Бухали пушки, в дымном мареве кто-то выл от боли.
— Питер, ты ранен?!
— Ранен? — переспросил Блад.
Проведя по лицу рукой, он с некоторым удивлением посмотрел на испачканную кровью и копотью ладонь.
Ван Дорт вдруг обернулся:
— Брандер по левому борту!
На них шел объятый пламенем шлюп. «Фрийхеид» вздрогнул и накренился: рулевой предпринял отчаянную попытку отвернуть от брандера. Однако искалеченный корабль почти утратил способность маневрировать. Поняв, что столкновение неизбежно, Блад крикнул:
— Покинуть корабль!
...Де Эспиноса вслушивался в бред метавшегося в жару Блада, с губ которого срывались то английские, то голландские слова, и его самого обступали воспоминания. Побоище 2 июня 1676 года глубоко врезалось в его память.** Неужто дон Педро тоже принимал участие в битве под Палермо? Невероятно! Он невольно задумался о прихотливых дорогах Провидения, которое раз за разом сводило их с Бладом. Будучи союзниками, они могли встретиться...
— Йохан, мы горим!
— И в самом деле — горите, дон Педро, — пробормотал де Эспиноса, очнувшись от своих дум.
У него мелькнула мысль, что, возможно, Питер Блад умрет и без его помощи. И тогда упрямо сжав губы и удивляясь себе, он взял со стола губку, смочил ее в уксусе, и стал обтирать лоб и виски раненого.
…Прогремел новый залп, и будто гигантская рука подхватила Питера и швырнула вниз, в алое от отсветов огня море. В рот и нос хлынула горько-соленая вода, легкие готовы были разорваться от удушья.
— Держись! — Кто-то выдернул его на поверхность.
— Йохан... — задыхаясь и кашляя, прохрипел Блад.
— Я здесь. Держись. До берега не так уж и далеко...
Багровые всполохи страшного дня таяли. Прошлое медленно, будто нехотя отпускало Питера из своих цепких объятий. Он осознал, что лежит на мягкой перине, а не на жестком тюфяке госпиталя Палермо, на котором целых две недели провалялся после боя. Впрочем, сейчас Блад чувствовал себя ничуть не лучше, чем тогда. Жар все еще держался, а плечо дергало резкой болью. Он злился на свою самонадеянность. Ранение в его ситуации было не просто досадной неприятностью, но грозило обернутся катастрофой. Чертов мальчишка!
Было уже достаточно светло. С минуту Блад рассматривал роскошный балдахин из темно-зеленой ткани, затем повернул голову и с изумлением обнаружил дона Мигеля, дремавшего в кресле. Надо же... Внезапное появление Эстебана и, вне всякого сомнения, тяжелый разговор с племянником были серьезной проверкой верности дона Мигеля данному им слову. И то, что он не прикончил своего врага этой ночью, говорило об его недюжинной силе духа и самообладании.
Питер пошевелился, пытаясь поудобнее пристроить раненую руку. Де Эспиноса тут же открыл глаза.
— Воды, дон Педро?
— Не откажусь, дон Мигель.
Де Эспиноса кивнул и, протянув ему кружку с водой, помог напиться. Пока Блад пил, испанец изучающе разглядывал его, будто видел впервые. Питер хотел уже поинтересоваться, не узрел ли дон Мигель печати дьявола на его лице, но тот вдруг спросил:
— Так вы в самом деле воевали под началом де Рюйтера?
Блад вскинул бровь: с чего бы де Эспиносе заводить разговор на эту тему?
— Да, — наконец сказал он. — Я много говорил ночью?
— Достаточно.
— Лауданум. После него бывают... яркие сны, — неохотно пояснил Питер .
Давние горечь и боль нахлынули на него, и он не испытывал ни малейшего желания обсуждать драматические события Голландской войны, тем более — с испанским адмиралом. Однако любопытство дона Мигеля на этом не исчерпалось.
— Как вас занесло к голландцам?
— Иногда жажда познания приводит к непредсказуемым результатам, — уклончиво ответил Блад.
— И вы были под Палермо? — продолжал настойчивые расспросы де Эспиноса.
— Был, — Блад посмотрел прямо в сумрачные глаза дона Мигеля. — И, судя по вашему интересу, вы — тоже?
— Я командовал 58-пушечным «Сантьяго».
— Не могу сказать, что действия испанского флота отличались слаженностью, а сеньоры адмиралы — блистали военными талантами, — жестко произнес Блад.
Дон Мигель недовольно нахмурился:
— Откуда такие выводы?
Превозмогая головокружение, Питер приподнялся на локте здоровой руки и, уже не сдерживаясь, гневно заговорил:
— Надеюсь, вы не станете отрицать бездарность испанского командования в бою вблизи Агосты? Высокомерие и спесь не позволили капитан-генералу Ла Серда подчиниться приказам де Рюйтера... И не представляю, что именно помешало испанским кораблям приблизиться, когда Дюкен атаковал наш авангард. «Эндрахт» оказался один против двух французских линкоров... Великий де Рюйтер погиб, сражаясь за интересы союзников, в то время как те обстреливали французов с безопасного расстояния!
Побледневший от бешенства де Эспиноса вскочил на ноги:
— О нашей доблести свидетельствует хотя бы то, что под Палермо мы потеряли четверых адмиралов, и в том числе — славнейшего дона Диего де Ибарру!
— Скорее это свидетельствует о недальновидности благородных идальго! — бросил Блад.
— Я шел на выручку «Нуэстра Сеньора де Пилар», нашего флагмана, когда меня самого атаковал 70-пушечный линкор! — де Эспиноса нервно прошелся по комнате. — С другой стороны к «Сантьяго» приблизился брандер, и единственно верным решением было выбросить корабль на берег...
— Ну конечно, Палермо, — прервал его Блад. — Бестолковые маневры ваших кораблей и паника не дали голландской эскадре выйти из гавани и построится в линию... — Он глубоко вздохнул, борясь с обморочной слабостью: — Вы стояли на внешнем рейде... Так почему же вы пропустили брандеры?
— Дон Педро! Благодарите Небо, что вы ранены!
— Мы можем вернуться к этому разговору позже, дон Мигель, — с трудом улыбнулся Питер.
— Довольно! Не искушайте судьбу.
— Никак не научусь следовать этому совету, — проговорил Блад, прежде чем провалиться в вязкую черноту.
В ярости де Эспиноса шагнул к кровати. Но, поняв, что Блад без сознания, остановился и угрюмо оглядел его. Дону Педро Сангре удавалось бесить его, как никому другому. Поразительная дерзость. Поразительный человек. Однако, сам он, размышляя о причинах сокрушительного поражения у берегов Сицилии, приходил к схожим выводам. И хотя ему было бесконечно сложно признать правоту Блада, отрицать справедливость сказанного он не мог. Впервые, чуть ли не с сожалением де Эспиноса подумал, что их судьбы могли сложиться иначе.
— Господи, зачем так тяжко испытываешь меня? — прошептал он.
События последних месяцев, начиная со злосчастной стычки с английскими пиратами, теперь представлялись ему дьявольским наваждением. Долг или слово чести, месть или благодарность... и — невольное уважение к стойкости и храбрости врага. И именно в этот момент он окончательно понял, что не причинит Питеру Бладу зла.
Последующие три недели выдались весьма хлопотными для адмирала де Эспиносы. Французские каперы непрестанно разоряли побережье Эспаньолы. Но лучше уж гоняться за ними, чем размышлять о вопросах, грозящих свести его с ума.
Вернувшись домой, он прошел в свой кабинет, где обнаружил ворох писем, одно из них сразу привлекло его внимание. Письмо было от его дальнего родственника, герцога Понсе де Леона. Писал тот о вещах безрадостных. При дворе, из-за войны с французами, продолжался рост влияния проавстрийской партии, возглавляемой королевой-матерью. Несмотря на то, что регентство Марианны Австрийской закончилось более десяти лет назад, она не желала отказываться от власти и руководила всеми действиями слабого телом и разумом Карлоса II. Она даже склонила короля, безутешного после смерти первой жены, к браку с немецкой принцессой Марией Нойбургской. Прибытие молодой королевы ожидалось весной. Понсе де Леон писал о полном расстройстве государственных дел и хаосе, а также с тревогой сообщал об усилении позиций исконного врага рода де Эспиноса маркиза де Виллены, к которому весьма благоволила королева-мать.
Дон Мигель отложил письмо и задумался. Новость и вправду была неприятная. Но как не странно, это мало занимало его. Герцогу, вращающемуся при королевском дворе, было что терять, но чего опасаться Мигелю де Эспиносе, находящемуся за многие лиги от Испании?
— Как здоровье дона Педро? — де Эспиноса поднял взгляд на почтительно застывшего возле стола Хоакима.
— Можно сказать — превосходно, дон Мигель. Дон Педро даже начал упражняться в фехтовании.
— Вот как?! — изумленно воскликнул де Эспиноса.
Хоаким смутился:
— Вы не оставили никаких распоряжений, и я взял на себя смелость...
— Я не сержусь на тебя, Хоаким. Однако я не ожидал от дона Педро этакой... прыти.
— Как раз через четверть часа дон Педро ждет меня во дворе...
— Я присоединюсь к вашей тренировке, — усмехнулся де Эспиноса. — Полагаю, дон Педро не станет возражать.
Когда Блад очнулся во второй раз, возле его постели сидел невозмутимый Хоаким. На вопрос о своем господине камердинер пожал плечами и сказал, что сеньора де Эспиносу призвал долг. Питер не стал расспрашивать его дальше. Будучи не вполне уверенным, в самом ли деле они с доном Мигелем яростно спорили о боях близ Сицилии, он размышлял об играх сэра Случая. Узнать, что когда-то они сражались бок о бок... Впору решить, что это привиделось ему в бреду...
Молчаливый камердинер дона Мигеля, не выказывая удивления, выполнял все указания Блада. Через неделю лихорадка отступила, и Питер смог вставать с кровати. Еще через несколько дней он спросил Хоакима, нельзя ли ему разрабатывать руку, к примеру, занимаясь фехтованием. У камердинера идея Блада не вызвала энтузиазма. Все же, поколебавшись, он выдавил из себя, что не видит к тому никаких препятствий, и даже вызвался фехтовать с Бладом.
И сейчас Питер, прищурив глаза, смотрел, как к нему в сопровождении Хоакима идет сеньор адмирал. На доне Мигеле был кожаный нагрудник, в руке он сжимал рапиру с закругленным острием.
— Рад, что вы в добром здравии, дон Педро.
— Судя по всему, и ваше плавание было благополучным, дон Мигель?
— Вполне. Вы не против, если сегодня вместо Хоакима я буду фехтовать с вами?
— Почту за честь.
Де Эспиноса дернул уголком рта:
— Что же, приступим.
Блад отсалютовал ему рапирой и тут же уклонился от метнувшегося к нему клинка де Эспиносы.
— Не рановато ли вы начали тренироваться? — насмешливо осведомился дон Мигель.
Они двигались по кругу, не сводя с друг друга напряженного взгляда.
— Отнюдь.
Выбрав момент, Питер перешел в атаку. После серии финтов он попытался нанести прямой удар в кисть, и де Эспиноса с трудом парировал его выпад:
— Какой напор!
— Если вы пожелаете продолжить наш исторический диспут, мне не хотелось бы разочаровывать вас, — усмехнулся Питер.
— Не скрою, у меня была такая мысль, — отозвался дон Мигель, стремительно контратакуя.
Рапиры со звоном скрестились. Плечо Блада пронзила жгучая боль, однако, сцепив зубы, он отбил клинок и немедленно вновь атаковал испанца. Тот отскочил в сторону и очертил рапирой перед собой дугу.
— Но скорее, это я рискую разочаровать вас, дон Педро, поскольку предлагаю отложить дискуссию до... следующего раза.
— Вы полагаете, что нам уготована новая встреча? — Питер сдвинул брови, заподозрив в этих неожиданных словах уловку, призванную отвлечь его внимание.
Но де Эспиноса, опустив клинок, вдруг криво улыбнулся:
— Как знать, раз уж Судьба столь щедра к нам в своих странных дарах... — затем добавил уже без улыбки: — Мне, в свою очередь, не хотелось бы чрезмерно утомлять вас. Благодарю за поединок.
Поклонившись Бладу, он повернулся и пошел прочь.
февраль 1690
Письмо кардинала Портокарреро было написано на дорогой тисненной бумаге и начиналось с медоточивых восхвалений заслуг адмирала де Эспиносы. А вот далее шла настоятельная просьба: безотлагательно прибыть в Мадрид «для прояснения некоторых запутанных обстоятельств». Командование эскадрой следовало передать вице-адмиралу Риконетте — разумеется, временно.
Де Эспиноса нахмурился. Как же, временно! Он хорошо понимал, что означает подобная просьба из уст всесильного кардинала, который фактически исполнял обязанности премьер-министра. Особенно его встревожило то, что Портокарреро не счел нужным написать, какие именно обстоятельства имеются в виду.
Произошло то, о чем предупреждал его Понсе де Леон. Маркиз де Виллена быстро добился успеха... Чем еще объяснить внезапный отзыв в Испанию уже и без того опального адмирала? Впрочем, давний недруг мог быть и не причем. Слишком часто дон Мигель действовал без оглядки на Королевский совет — как по причине скверного сообщения между колониями и метрополией, так и в силу своего строптивого характера. К тому же, известие об его пленении союзниками-англичанами по обвинению в пиратстве наверняка дошло до Мадрида, да и прочих грехов за ним числилось немало.
Де Эспиноса бросил листок на стол и откинулся на спинку кресла, прикидывая, кто из представителей влиятельных семей мог быть на его стороне. В Испании ему предстояла изматывающая борьба не только за свое положение, но и — за свободу, возможно, за саму жизнь...
Из задумчивости его вывел стук в дверь.
— Дон Мигель? — на пороге возник Хоаким, — дон Педро желал бы побеседовать с вами...
Де Эспиноса убрал письмо его преосвященства в ящик стола.
— Передай дону Педро, что я поговорю с ним немедленно.
Поклонившись, Хоаким распахнул дверь и позвал:
— Прошу вас, дон Педро.
Блад вошел в кабинет, и, встав, де Эспиноса кивком приветствовал его.
— Дон Мигель, я пришел поблагодарить вас за великодушие и гостеприимство, — начал Питер. — Боюсь, мне пришлось злоупотребить и тем и другим, и мое пребывание в вашем доме затянулось. Но вчера в Санто-Доминго пришел галеон «Сан-Филлипе». Послезавтра он отправляется на Кубу, чтобы в Гаване присоединиться к каравану. Его капитан готов взять меня на борт.
— Не смею вас задерживать, дон Педро, — отрывисто произнес де Эспиноса и скрестил руки на груди.
С того занятия по фехтованию, отчасти похожего на настоящий поединок, прошло почти полмесяца. За это время все их общение с Бладом сводилось к немногим совместным трапезам. Насколько мог судить дон Мигель, тот полностью оправился от раны, и не составляло труда предположить, что такой разговор должен был состояться со дня на день. Однако, он совсем не ощущал облегчения — напротив. В голове у него упорно билась одна, совершенно дикая мысль.
«Дьявол, уж не рехнулся ли я в самом деле...»
Блад пристально посмотрел ему в лицо и склонился в учтивом поклоне:
— Прощайте, дон Мигель. Капитан «Сан-Филлипе», сеньор Гомес, любезно обещал предоставить мне каюту уже сегодня.
— Вот что, — вдруг сказал дон Мигель. — Меня срочно отзывают в Испанию. И если вы согласны проделать долгий путь в моем обществе — добро пожаловать на борт «Сан-Кристобаля», — видя, как брови Блада изумленно поползли вверх, он невесело усмехнулся: — Отчего-то мне трудно расстаться с вами. — Блад ничего не отвечал, и де Эспиноса буркнул, отворачиваясь: — Впрочем, поступайте, как вам будет угодно...
Он ждал, что дон Педро молча уйдет, и поэтому вздрогнул, услышав его голос:
— Пусть это и весьма неожиданное предложение, но... Я согласен, дон Мигель.
* (лат) 90 (91) псалом: Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю... Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем...
** речь идет о событиях Голландской войны 1672-78 гг, в частности - сражениях у берегов Сицилии в 1676 году, в одном из которых погиб голландский адмирал де Рюйтер.
Автор: Nunziata
Бета:momond
Канон: Р. Сабатини «Одиссея капитана Блада»
Размер: миди, 4913 слов
Персонажи: дон Мигель де Эспиноса, Питер Блад, Эстебан де Эспиноса
Категория: джен
Жанр: агнст, местами экшн
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: не все так просто!
Примечание: Постканон. Продолжение миди «Spes contra spem», 3-я история цикла «Враг мой», Матчасть и обоснуй условны, авторское видение характеров персонажей
Благодарю natoth, без которой эта часть просто не написалась бы!
читать дальше
— Дон Педро, полагаю, у вас были веские причины прибыть сюда,— дон Мигель де Эспиноса пристально смотрел на Блада.
Они сидели в капитанской каюте, за окнами сгустилась темнота, и свет лампы рождал рубиновые всполохи в бокалах с вином.
— Вы верно полагаете, дон Мигель.
— Впрочем, чтобы там ни было, это неважно. Меня больше интересует, что я могу сделать для вас.
Блад пригубил из своего бокала и поставил его на стол.
— Я решил уехать в Европу, однако так и не дождался нужного корабля. Не буду вдаваться в подробности, это действительно неважно. Если бы вы помогли мне добраться до Гаваны или любого другого порта, я был бы весьма признателен. Правда, я до сих пор не уверен, вправе ли просить вас о такой услуге.
— Это совершенно не должно вас заботить. Однако, замечу, что это очень рискованный план, учитывая... некоторые обстоятельства, — губы де Эспиносы сжались.
— Мое кастильское произношение безупречно, и мне уже приходилось бывать в Гаване. Да и выбора особого нет.
— Выбора нет... — задумчиво повторил испанец. — Ну хорошо. Утром мы снимаемся с якоря и идем в Санто-Доминго. У меня там дом, — заметив мелькнувшее в глазах Блада удивление, он пояснил: — достаточно просторный, чтобы вы не чувствовали себя стесненно. Из Санто-Доминго тоже идут корабли в Европу, и при первой возможности вы отправитесь куда пожелаете, дон Педро.
Блад кивнул и спросил:
— Кстати, как ваша рука?
На губах де Эспиносы появилась усмешка:
— Благодаря вам — прекрасно.
В подтверждение своих слов, он расстегнул левый манжет и, закатав рукав рубашки, продемонстрировал шрам чуть ниже локтя. Питер наклонился ближе. Продолжая усмехаться, испанец напряг мускулы и сжал пальцы в кулак.
— Вижу, что и в самом деле все зажило, — в свою очередь усмехнулся Блад, тщательно ощупывая его предплечье. — Признаюсь, меня несколько беспокоила ваша рана.
— Профессиональная привычка? — дон Мигель серьезно и пытливо смотрел ему в глаза.
— Пожалуй, что так, — спокойно ответил Блад, — И я рад, что неумелое лечение мистера Лонели не повлекло за собой печальных последствий.
— Полностью разделяю вашу радость, дон Педро. Что же... после прибытия в Санто-Доминго у нас еще будет возможность все обсудить. Вы наверняка утомлены. Хорхе проводит вас. Хорхе! — крикнул он, и на пороге мгновенно возник стюард с масляным светильником в руке. — Проводи дона Педро в отведенную ему каюту.
***
Дон Эстебан де Эспиноса-и-Вальдес в отвратительном настроении поднимался по ступеням роскошного особняка, принадлежавшего его дяде.
Молодой человек приехал в Санто-Доминго накануне. Дон Мигель питал к племяннику безграничную любовь, и Эстебану нравилось гостить в его доме. Они не виделись почти год, в течение которого Эспиноса-младший устраивал свои дела, и поэтому Эстебану не терпелось навестить дядю. Но дона Мигеля дома не оказалось, и никто из слуг не мог внятно объяснить, где он. Впрочем, в отсутствии сеньора адмирала не было ничего удивительного, и Эстебан не встревожился. Он решил задержаться в Санто-Доминго на несколько дней и еще с вечера отправился по сперва приличным, а затем и не слишком, увеселительным заведениям города.
Проснувшись наутро, Эстебан обнаружил, что его раскалывающаяся от боли голова покоится на грязном столе. Он обвел взглядом стены убогой таверны, не вполне понимая, где находится. Однако резкий запах рыбы и гниющих водорослей подсказал ему, что его занесло совсем близко к порту. В довершение неприятностей кто-то срезал его кошелек. Владелец таверны попытался было потребовать плату за еду, выпивку и за испорченную мебель, на которой «молодой сеньор» упражнялся в фехтовании. Но его претензии были гневно отвергнуты, и тогда хозяин кликнул своих сыновей, двух на редкость крепких парней.
Заметив под столом эфес своей шпаги, Эстебан схватил ее и ошарашенно воззрился на жалкий обломок клинка. В споре стали и дерева победа принадлежала отнюдь не стали. Парни, сжимая в руках увесистые палки, неумолимо приближались. По счастью, при Эстебане был еще пистолет, который грабители не тронули, и размахивая им, доблестный идальго вырвался наконец на свободу. Надо ли говорить, что дон Эстебан страстно желал сорвать на ком-нибудь злость. По дороге такого повода ему не представилось, и это разозлило его еще больше.
В особняке де Эспиносы царила суета, и Эстебан догадался, что вернулся дон Мигель. Его догадку подтвердил один из слуг, махнувший рукой на левое крыло дома, в котором располагались кабинет и личные покои адмирала.
Эстебан вышел на крытую галерею второго этажа и застыл на месте. На минуту он даже решил, что то пойло, которое хозяин таверны вчера выдавал за вино, помрачило ему рассудок и вызвало видения: человека, который прохаживался по галерее, здесь просто не могло быть! Питер Блад!
Отпрянув, молодой человек прижался спиной к колонне. В его сознании, и без того не полностью прояснившемся после обильных возлияний, окончательно все смешалось. Он не стал спрашивать себя, как Блад оказался в доме дона Мигеля, и почему проклятый пират не прикован цепями к стене подвала. Враг, подлый убийца отца — в паре десятков шагов!
Ладонь Эстебана легла на рукоятку пистолета. Наконец-то ему выпал шанс покончить с «доном Педро Сангре»! Вытащив пистолет, Эстебан трясущимися руками зарядил его и осторожно выглянул из-за колонны.
Раздавшийся за спиной Блада звук, похожий на щелчок взводимого курка, заставил его мгновенно подобраться. Он развернулся и увидел направленное на него дуло пистолета и перекошенное от ненависти лицо Эстебана де Эспиносы. Блад резко отклонился, но в ту же секунду грохнул выстрел, и правое плечо обожгло болью.
— Умри! — Эстебан отбросил дымящийся пистолет и схватился за эфес шпаги, забыв, что клинок сломан.
Блад отступил к стене, левой рукой вытягивая свою шпагу из ножен.
— Эстебан!
Вздрогнув, Эстебан оглянулся, и ему стало не по себе: к ним шел дон Мигель, и никогда прежде он не видел на лице дяди такого гнева.
— В мой кабинет, — почти не разжимая губ, произнес тот.
— Но дядя! — вскричал сбитый с толку Эспиноса-младший.
— Я сказал — в мой кабинет! — прорычал дон Мигель. — Жди меня там.
Способность рассуждать понемногу начала возвращаться к Эстебану. Конечно же, у дяди есть объяснение... Он не решился сказать еще что-то и медленно побрел по галерее, сжимая в руке бесполезный обломок шпаги.
Блад проводил Эстебана взглядом. Черт побери, только встречи с сыном покойного дона Диего ему не хватало! Он наугад сунул шпагу в ножны. Не совершил ли он ошибку, приняв приглашение де Эспиносы? Ведь чего-то подобного вполне можно было ожидать. Плечо разрывала пульсирующая боль, рукав камзола стремительно намокал от крови. Мысленно называя себя болваном, Блад зажал рану рукой и прислонился к стене.
— Сожалею, дон Педро. Я не предусмотрел, что Эстебан может приехать сюда, — в голосе де Эспиносы слышалось искреннее беспокойство. — Насколько серьезна ваша рана?
— Надеюсь выжить, дон Мигель... Скверно, что пуля осталась внутри.
— Я пошлю за врачом.
Блад задумался на минуту, но затем сказал:
— Было бы нежелательно. Как вы объясните появление в своем доме идальго с пулей в плече?
— В окрестностях Санто-Доминго случались нападения разбойников.
— Все равно пойдут толки, — покачал головой Блад. — А мне не стоит слишком расширять... круг знакомств, — он усмехнулся и добавил: — К тому же, не ручаюсь, что вовремя операции у меня... не вырвется ругательство на английском языке.
Де Эспиноса наклонил голову, соглашаясь с его доводами.
— Но как вы собираетесь извлечь пулю?
— А я и не собираюсь. Это сделаете вы.
— Я?! — опешил дон Мигель.
— Это не так уж и сложно. Я подскажу вам... Среди моих вещей есть коричневая кожаная сумка, в ней все, что нам потребуется. Позовите слугу... не из болтливых. Нужно нагреть воды, и еще нужен огонь...
— Хорошо. Если не возражаете, я помогу вам дойти до вашей комнаты. Обопритесь на меня.
***
Дон Мигель позвал Хоакима, своего камердинера, в способности которого держать язык за зубами был уверен. Вдвоем они осторожно стащили пропитавшийся кровью камзол раненого, рубашку же пришлось попросту разорвать, после чего Блад сел в кресло, придвинутое к застеленному полотном столу.
Хоаким ушел за горячей водой, а дон Мигель зажег канделябр и стал раскладывать на столе содержимое лекарской сумки. В своей жизни ему не раз случалось попадать в руки хирургов, однако он не слишком присматривался к орудиям их ремесла. Поэтому вид блестящих инструментов, некоторые из коих были весьма устрашающей формы и неясного предназначения, вызывал у него ощущения не из приятных.
— Арсеналу врача может позавидовать Святая инквизиция, дон Педро, — покосившись на Блада, сказал он.
— Уверяю вас, отцы-инквизиторы продвинулись гораздо дальше... в деле нанесения увечий, чем врачи — в исцелении, — возразил тот. — Их приспособления не отличаются изяществом, однако весьма... разнообразны, и в знании анатомии им не откажешь...
— Вы так хорошо осведомлены об этом... Ну да, вы упоминали о тюрьме инквизиции. И что же, вас пытали? — де Эспиноса внимательно присмотрелся к Бладу.
Губы Питера дрогнули в слабой улыбке, и он ответил, прикрывая глаза:
— У святых отцов достаточно других действенных методов... которые не оставляют следов на теле.
Дон Мигель нахмурился, но счел за благо сменить тему. Он взял флакон темного стекла и вслух прочитал надпись на наклейке:
— Лауданум. Выпьете перед операцией?
— Я должен как можно дольше оставаться в ясном уме.
— Понимаю. И все же стоило бы пойти на риск и позвать врача...
В комнату вошел Хоаким с глубокой миской в руках. Блад открыл глаза, и де Эспиноса удивился, каким спокойным и сосредоточенным стал его взгляд.
— Ну же, дон Мигель. В конце концов, вам неоднократно доводилось вонзать сталь в живую плоть.
— Это не одно и то же, — хмуро буркнул де Эспиноса и спросил уже другим тоном: — Что я должен делать?
— Вот этими щипцами извлекаются пули, — Блад указал на тонкие длинные щипцы, концы которых были снабжены кольцом и чашечкой. — Но прежде прокалите их над огнем.
Де Эспиноса взял инструмент и несколько мгновений держал его в пламени свечи.
— Достаточно, дон Мигель. Хоаким, нужно смыть кровь.
Хоаким действительно не отличался болтливостью. Он молча смочил кусок корпии в миске с водой и принялся тщательно смывать кровь с плеча Блада.
— Хорошо... теперь введите щипцы...
Де Эспиноса с каменным лицом подошел к Бладу, и, пытаясь унять дрожь в пальцах, погрузил кончик сомкнутых щипцов в кровоточащую рану. Кровь потекла сильнее, и Хоаким, не дожидаясь приказаний, начал промокать ее.
— Медленнее!
— Мне проще проткнуть вас насквозь, дон Педро, — огрызнулся дон Мигель, пряча свою неуверенность под злостью.
Блад криво усмехнулся:
— Не сомневаюсь... Вы нащупали пулю?
— Да.
— Раскройте щипцы... и захватите ее. Удалось?
— Кажется...
— Тяните.
Дон Мигель неловко перехватил рукоятки щипцов, и пуля выскользнула.
— Черт! — от пронизывающей боли у Блада мутилось сознание.
— Mea culpa ... — пробормотал де Эспиноса, снова нащупывая пулю.
На этот раз его попытка увенчалась успехом, и он осторожно потянул щипцы наружу.
— Да вытаскивайте же ее!
Дон Мигель выдернул щипцы с зажатой в них пулей, следом выплеснулось немного темной крови. Тяжело дыша, Блад откинул голову на спинку кресла. В рану будто насыпали углей, по вискам щекочуще стекали струйки пота.
— Из вас получился бы... превосходный отец-дознаватель, дон Мигель...
— Вы сами решили обойтись без врача, — раздраженно ответил де Эспиноса, яростно глядя на сплюснутый окровавленный шарик, извлеченный из раны.
— На самом деле, все не так и плохо... для первого раза.
К удивлению де Эспинозы, на бледных губах Блада вновь была усмешка.
— Вы всегда смеетесь, дон Педро?
— Это верный способ не сойти с ума, дон Мигель.
— Верю вам на слово. И в кошмаре не мог бы представить, что мне придется... — де Эспиноса замолк на середине фразы, и бросив щипцы на стол, спросил: — Теперь что?
— Обработайте рану тинктурой... вон из того пузырька. И можно наложить повязку.
Дон Мигель щедро плеснул темной жидкости на рану, и Блад втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
— А вот сейчас лауданум был бы в самый раз... Если вас не затруднит, налейте его в кружку... примерно на палец... И разведите водой.
Отмерив требуемое количество настойки, дон Мигель добавил в кружку воды из стоящего на столе кувшина, затем придвинул ее к раненому. Однако донести кружку до рта и не разлить лекарство представлялось Питеру непростой задачей. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, собираясь с силами.
Де Эспиноса взглянул на пепельно-серое лицо Блада, которому Хоаким, не тратя времени даром, умело и быстро перевязывал плечо, и негромко выругался.
— Пейте. — Губ Питера коснулся край кружки. Де Эспиноса дождался, когда кружка опустеет, и сказал: — Хоаким позаботится о вас. У него... гм, достаточно опыта. А мне нужно уладить кой-какие дела. Семейного характера.
— Благодарю, дон Мигель.
— Не стоит благодарности, дон Педро, — ответил испанец и дернул щекой, подумав о предстоящем разговоре с Эстебаном.
***
Эстебан обернулся на звук открывшейся двери. На пороге стоял мрачный дон Мигель.
— Я убил его?
— Нет.
Лицо молодого человека исказила гримаса досады, смешанной с ненавистью.
— Жаль. Впрочем, надеюсь, что теперь его смерть не будет слишком быстрой. Как тебе удалось заманить Блада в ловушку?
— Эстебан, ты многого не знаешь. Питер Блад — мой гость, — проговорил дон Мигель, подходя к нему.
— Что?! Во имя всего святого, объясни мне, что происходит?
— Дон Педро спас мне жизнь. И я не нарушу данное ему слово.
Эстебану показалось, что под его ногами разверзся пол, и он провалился в преисподнюю. Бесконечно долгую минуту в кабинете было слышно лишь тяжелое дыхание двух людей. Наконец Эстебан сухо рассмеялся.
— Дон Педро... Зачем нужна жизнь, купленная ценой предательства? — Судорожно вздохнув, он покачал головой: — Дядя, ты предал память моего отца и своего брата. Предал свою кровь!
Дон Мигель занес руку, намереваясь влепить племяннику пощечину. Однако он встретился взглядом с полными горечи и отчаяния глазами Эстебана, и его рука застыла в воздухе.
— Не тебе судить меня, — глухо произнес он.
— О, да! — вскричал Эстебан, весь дрожа. — Пусть не мне! Я тоже пошел на сговор с этим исчадием ада. И не было дня, когда я не упрекал себя! Но я сделал это, чтобы спасти отца!
— Вон, — тяжело сказал дон Мигель и стиснул челюсти, пытаясь сдержать ярость и гнев.
— Я и так ни минуты не останусь больше в этом доме, — из горла Эстебана вырвалось рыдание. — Отец ждет тебя... там... Что ты ответишь ему? — сдавленно прошептал он.
Дон Мигель молчал, Эстебан обошел его и быстрым шагом направился к дверям.
***
Было уже далеко за полночь, когда де Эспиноса преступил порог комнаты Блада. Клевавший носом в кресле Хоаким услышал его шаги и вскинулся.
— Что дон Педро? — спросил де Эспиноса.
— Он спит, дон Мигель.
— Ступай, Хоаким.
— Но...
— Я побуду здесь. Если ты мне понадобишься, я позову тебя.
— Как вам угодно, дон Мигель, — Хоаким поклонился и вышел, аккуратно притворив дверь.
Дон Мигель посмотрел на стол, на котором предусмотрительный камердинер разложил все необходимое, затем подошел к окну и взглянул в черное беззвездное небо. Зачем он здесь? Чтобы еще больше разбередить свои раны? Он проклинал себя и свою беспечность — как можно было оставить дона Педро без присмотра?! В ушах продолжал звучать голос Эстебана, обвиняющий и беспощадный.
Знал ли Эстебан о договоре своего отца с Бладом? Судя по всему — нет. Но даже если и знал, какое это имеет значение? Все объяснения в любом случае выглядели бы как жалкие попытки оправдаться. Мальчик не простит его... Боль потери, как и в тот черный день, когда узнал он о гибели брата, раздирала его душу на части. И эта боль возродила демонов, которых дон Мигель считал побежденными.
Ведь он может поставить точку в затянувшейся вражде! Питер Блад в его руках, достаточно одного удара кинжалом, и Диего будет отомщен. Де Эспиноса развернулся и, не сводя взгляда со спящего Блада, медленно подошел к кровати.
Много ли чести добить раненого врага? К тому же, спасшего тебя, и которому ты обещал безопасность?
Но разве к Бладу могут быть применимы законы чести? Разве он не обманул доверие Эстебана? Дон Мигель скрипнул зубами, его рука потянулась к висевшему на поясе кинжалу, пальцы стиснули эфес. Внутри темной волной поднималась ненависть. Он отплатит и за свое унижение — сколько раз прославленный адмирал де Эспиноса терпел поражение от капитана Блада. Он смотрел на жилку, бившуюся на шее раненого. Один удар. Блад даже не проснется...
Зрение заволокла пелена, пошатнувшись, де Эспиноса хватил ртом воздух.
— Spes mea et fortitudo mea Deus meus confidam in eum... Scutum et protectio veritas eius non timebis a timore nocturno...* — пробормотал он слова полузабытой молитвы.
Нет. Господь ли послал ему испытание или это дьявольское искушение, но он в силах преодолеть его. С трудом разжав окостеневшие на рукоятке кинжала пальцы, дон Мигель опустился в стоящее рядом с кроватью кресло.
Блад пошевелился, затем отчетливо произнес:
— Де Рюйтер мертв... Они убили Папашу Рюйтера!
Дон Мигель замер, затем подался вперед.
...Оглушительный взрыв превратил «Штеенберген» в огненный шар, пыхнуло нестерпимым жаром. Оцепенев от ужаса, матросы «Фрийхеида» смотрели, как на них валится дождь из горящих обломков того, что секунду назад было 68-пушечным кораблем. Густой едкий дым застилал небо. Казалось, что уже наступил вечер, хотя с начала бомбардировки эскадрой де Прельи объединенного флота испанцев и голландцев, запертого в тесной гавани Палермо, прошла едва ли пара часов.
— Горим! — раздался чей-то истошный вопль
Блад вскинул голову: на парусах расползались обрамленные язычками пламени дыры, палуба местами тоже занялась. Матросы баграми пытались столкнуть тлеющие головешки в море.
— К помпам! — рявкнул Блад.
В этот миг «Фрийхеид» содрогнулся всем корпусом. Что-то ударило Питера по голове, и в глазах у него потемнело. Чтобы не упасть, он ухватился за перила ограждения юта. Затем в поле зрения возникло лицо лейтенанта Йохана Ван Дорта. Лейтенант открывал рот, но Блад не слышал слов. Он тряхнул головой, и звуки боя вновь ворвались ему в уши. Бухали пушки, в дымном мареве кто-то выл от боли.
— Питер, ты ранен?!
— Ранен? — переспросил Блад.
Проведя по лицу рукой, он с некоторым удивлением посмотрел на испачканную кровью и копотью ладонь.
Ван Дорт вдруг обернулся:
— Брандер по левому борту!
На них шел объятый пламенем шлюп. «Фрийхеид» вздрогнул и накренился: рулевой предпринял отчаянную попытку отвернуть от брандера. Однако искалеченный корабль почти утратил способность маневрировать. Поняв, что столкновение неизбежно, Блад крикнул:
— Покинуть корабль!
...Де Эспиноса вслушивался в бред метавшегося в жару Блада, с губ которого срывались то английские, то голландские слова, и его самого обступали воспоминания. Побоище 2 июня 1676 года глубоко врезалось в его память.** Неужто дон Педро тоже принимал участие в битве под Палермо? Невероятно! Он невольно задумался о прихотливых дорогах Провидения, которое раз за разом сводило их с Бладом. Будучи союзниками, они могли встретиться...
— Йохан, мы горим!
— И в самом деле — горите, дон Педро, — пробормотал де Эспиноса, очнувшись от своих дум.
У него мелькнула мысль, что, возможно, Питер Блад умрет и без его помощи. И тогда упрямо сжав губы и удивляясь себе, он взял со стола губку, смочил ее в уксусе, и стал обтирать лоб и виски раненого.
…Прогремел новый залп, и будто гигантская рука подхватила Питера и швырнула вниз, в алое от отсветов огня море. В рот и нос хлынула горько-соленая вода, легкие готовы были разорваться от удушья.
— Держись! — Кто-то выдернул его на поверхность.
— Йохан... — задыхаясь и кашляя, прохрипел Блад.
— Я здесь. Держись. До берега не так уж и далеко...
***
Багровые всполохи страшного дня таяли. Прошлое медленно, будто нехотя отпускало Питера из своих цепких объятий. Он осознал, что лежит на мягкой перине, а не на жестком тюфяке госпиталя Палермо, на котором целых две недели провалялся после боя. Впрочем, сейчас Блад чувствовал себя ничуть не лучше, чем тогда. Жар все еще держался, а плечо дергало резкой болью. Он злился на свою самонадеянность. Ранение в его ситуации было не просто досадной неприятностью, но грозило обернутся катастрофой. Чертов мальчишка!
Было уже достаточно светло. С минуту Блад рассматривал роскошный балдахин из темно-зеленой ткани, затем повернул голову и с изумлением обнаружил дона Мигеля, дремавшего в кресле. Надо же... Внезапное появление Эстебана и, вне всякого сомнения, тяжелый разговор с племянником были серьезной проверкой верности дона Мигеля данному им слову. И то, что он не прикончил своего врага этой ночью, говорило об его недюжинной силе духа и самообладании.
Питер пошевелился, пытаясь поудобнее пристроить раненую руку. Де Эспиноса тут же открыл глаза.
— Воды, дон Педро?
— Не откажусь, дон Мигель.
Де Эспиноса кивнул и, протянув ему кружку с водой, помог напиться. Пока Блад пил, испанец изучающе разглядывал его, будто видел впервые. Питер хотел уже поинтересоваться, не узрел ли дон Мигель печати дьявола на его лице, но тот вдруг спросил:
— Так вы в самом деле воевали под началом де Рюйтера?
Блад вскинул бровь: с чего бы де Эспиносе заводить разговор на эту тему?
— Да, — наконец сказал он. — Я много говорил ночью?
— Достаточно.
— Лауданум. После него бывают... яркие сны, — неохотно пояснил Питер .
Давние горечь и боль нахлынули на него, и он не испытывал ни малейшего желания обсуждать драматические события Голландской войны, тем более — с испанским адмиралом. Однако любопытство дона Мигеля на этом не исчерпалось.
— Как вас занесло к голландцам?
— Иногда жажда познания приводит к непредсказуемым результатам, — уклончиво ответил Блад.
— И вы были под Палермо? — продолжал настойчивые расспросы де Эспиноса.
— Был, — Блад посмотрел прямо в сумрачные глаза дона Мигеля. — И, судя по вашему интересу, вы — тоже?
— Я командовал 58-пушечным «Сантьяго».
— Не могу сказать, что действия испанского флота отличались слаженностью, а сеньоры адмиралы — блистали военными талантами, — жестко произнес Блад.
Дон Мигель недовольно нахмурился:
— Откуда такие выводы?
Превозмогая головокружение, Питер приподнялся на локте здоровой руки и, уже не сдерживаясь, гневно заговорил:
— Надеюсь, вы не станете отрицать бездарность испанского командования в бою вблизи Агосты? Высокомерие и спесь не позволили капитан-генералу Ла Серда подчиниться приказам де Рюйтера... И не представляю, что именно помешало испанским кораблям приблизиться, когда Дюкен атаковал наш авангард. «Эндрахт» оказался один против двух французских линкоров... Великий де Рюйтер погиб, сражаясь за интересы союзников, в то время как те обстреливали французов с безопасного расстояния!
Побледневший от бешенства де Эспиноса вскочил на ноги:
— О нашей доблести свидетельствует хотя бы то, что под Палермо мы потеряли четверых адмиралов, и в том числе — славнейшего дона Диего де Ибарру!
— Скорее это свидетельствует о недальновидности благородных идальго! — бросил Блад.
— Я шел на выручку «Нуэстра Сеньора де Пилар», нашего флагмана, когда меня самого атаковал 70-пушечный линкор! — де Эспиноса нервно прошелся по комнате. — С другой стороны к «Сантьяго» приблизился брандер, и единственно верным решением было выбросить корабль на берег...
— Ну конечно, Палермо, — прервал его Блад. — Бестолковые маневры ваших кораблей и паника не дали голландской эскадре выйти из гавани и построится в линию... — Он глубоко вздохнул, борясь с обморочной слабостью: — Вы стояли на внешнем рейде... Так почему же вы пропустили брандеры?
— Дон Педро! Благодарите Небо, что вы ранены!
— Мы можем вернуться к этому разговору позже, дон Мигель, — с трудом улыбнулся Питер.
— Довольно! Не искушайте судьбу.
— Никак не научусь следовать этому совету, — проговорил Блад, прежде чем провалиться в вязкую черноту.
В ярости де Эспиноса шагнул к кровати. Но, поняв, что Блад без сознания, остановился и угрюмо оглядел его. Дону Педро Сангре удавалось бесить его, как никому другому. Поразительная дерзость. Поразительный человек. Однако, сам он, размышляя о причинах сокрушительного поражения у берегов Сицилии, приходил к схожим выводам. И хотя ему было бесконечно сложно признать правоту Блада, отрицать справедливость сказанного он не мог. Впервые, чуть ли не с сожалением де Эспиноса подумал, что их судьбы могли сложиться иначе.
— Господи, зачем так тяжко испытываешь меня? — прошептал он.
События последних месяцев, начиная со злосчастной стычки с английскими пиратами, теперь представлялись ему дьявольским наваждением. Долг или слово чести, месть или благодарность... и — невольное уважение к стойкости и храбрости врага. И именно в этот момент он окончательно понял, что не причинит Питеру Бладу зла.
***
Последующие три недели выдались весьма хлопотными для адмирала де Эспиносы. Французские каперы непрестанно разоряли побережье Эспаньолы. Но лучше уж гоняться за ними, чем размышлять о вопросах, грозящих свести его с ума.
Вернувшись домой, он прошел в свой кабинет, где обнаружил ворох писем, одно из них сразу привлекло его внимание. Письмо было от его дальнего родственника, герцога Понсе де Леона. Писал тот о вещах безрадостных. При дворе, из-за войны с французами, продолжался рост влияния проавстрийской партии, возглавляемой королевой-матерью. Несмотря на то, что регентство Марианны Австрийской закончилось более десяти лет назад, она не желала отказываться от власти и руководила всеми действиями слабого телом и разумом Карлоса II. Она даже склонила короля, безутешного после смерти первой жены, к браку с немецкой принцессой Марией Нойбургской. Прибытие молодой королевы ожидалось весной. Понсе де Леон писал о полном расстройстве государственных дел и хаосе, а также с тревогой сообщал об усилении позиций исконного врага рода де Эспиноса маркиза де Виллены, к которому весьма благоволила королева-мать.
Дон Мигель отложил письмо и задумался. Новость и вправду была неприятная. Но как не странно, это мало занимало его. Герцогу, вращающемуся при королевском дворе, было что терять, но чего опасаться Мигелю де Эспиносе, находящемуся за многие лиги от Испании?
— Как здоровье дона Педро? — де Эспиноса поднял взгляд на почтительно застывшего возле стола Хоакима.
— Можно сказать — превосходно, дон Мигель. Дон Педро даже начал упражняться в фехтовании.
— Вот как?! — изумленно воскликнул де Эспиноса.
Хоаким смутился:
— Вы не оставили никаких распоряжений, и я взял на себя смелость...
— Я не сержусь на тебя, Хоаким. Однако я не ожидал от дона Педро этакой... прыти.
— Как раз через четверть часа дон Педро ждет меня во дворе...
— Я присоединюсь к вашей тренировке, — усмехнулся де Эспиноса. — Полагаю, дон Педро не станет возражать.
***
Когда Блад очнулся во второй раз, возле его постели сидел невозмутимый Хоаким. На вопрос о своем господине камердинер пожал плечами и сказал, что сеньора де Эспиносу призвал долг. Питер не стал расспрашивать его дальше. Будучи не вполне уверенным, в самом ли деле они с доном Мигелем яростно спорили о боях близ Сицилии, он размышлял об играх сэра Случая. Узнать, что когда-то они сражались бок о бок... Впору решить, что это привиделось ему в бреду...
Молчаливый камердинер дона Мигеля, не выказывая удивления, выполнял все указания Блада. Через неделю лихорадка отступила, и Питер смог вставать с кровати. Еще через несколько дней он спросил Хоакима, нельзя ли ему разрабатывать руку, к примеру, занимаясь фехтованием. У камердинера идея Блада не вызвала энтузиазма. Все же, поколебавшись, он выдавил из себя, что не видит к тому никаких препятствий, и даже вызвался фехтовать с Бладом.
И сейчас Питер, прищурив глаза, смотрел, как к нему в сопровождении Хоакима идет сеньор адмирал. На доне Мигеле был кожаный нагрудник, в руке он сжимал рапиру с закругленным острием.
— Рад, что вы в добром здравии, дон Педро.
— Судя по всему, и ваше плавание было благополучным, дон Мигель?
— Вполне. Вы не против, если сегодня вместо Хоакима я буду фехтовать с вами?
— Почту за честь.
Де Эспиноса дернул уголком рта:
— Что же, приступим.
Блад отсалютовал ему рапирой и тут же уклонился от метнувшегося к нему клинка де Эспиносы.
— Не рановато ли вы начали тренироваться? — насмешливо осведомился дон Мигель.
Они двигались по кругу, не сводя с друг друга напряженного взгляда.
— Отнюдь.
Выбрав момент, Питер перешел в атаку. После серии финтов он попытался нанести прямой удар в кисть, и де Эспиноса с трудом парировал его выпад:
— Какой напор!
— Если вы пожелаете продолжить наш исторический диспут, мне не хотелось бы разочаровывать вас, — усмехнулся Питер.
— Не скрою, у меня была такая мысль, — отозвался дон Мигель, стремительно контратакуя.
Рапиры со звоном скрестились. Плечо Блада пронзила жгучая боль, однако, сцепив зубы, он отбил клинок и немедленно вновь атаковал испанца. Тот отскочил в сторону и очертил рапирой перед собой дугу.
— Но скорее, это я рискую разочаровать вас, дон Педро, поскольку предлагаю отложить дискуссию до... следующего раза.
— Вы полагаете, что нам уготована новая встреча? — Питер сдвинул брови, заподозрив в этих неожиданных словах уловку, призванную отвлечь его внимание.
Но де Эспиноса, опустив клинок, вдруг криво улыбнулся:
— Как знать, раз уж Судьба столь щедра к нам в своих странных дарах... — затем добавил уже без улыбки: — Мне, в свою очередь, не хотелось бы чрезмерно утомлять вас. Благодарю за поединок.
Поклонившись Бладу, он повернулся и пошел прочь.
***
февраль 1690
Письмо кардинала Портокарреро было написано на дорогой тисненной бумаге и начиналось с медоточивых восхвалений заслуг адмирала де Эспиносы. А вот далее шла настоятельная просьба: безотлагательно прибыть в Мадрид «для прояснения некоторых запутанных обстоятельств». Командование эскадрой следовало передать вице-адмиралу Риконетте — разумеется, временно.
Де Эспиноса нахмурился. Как же, временно! Он хорошо понимал, что означает подобная просьба из уст всесильного кардинала, который фактически исполнял обязанности премьер-министра. Особенно его встревожило то, что Портокарреро не счел нужным написать, какие именно обстоятельства имеются в виду.
Произошло то, о чем предупреждал его Понсе де Леон. Маркиз де Виллена быстро добился успеха... Чем еще объяснить внезапный отзыв в Испанию уже и без того опального адмирала? Впрочем, давний недруг мог быть и не причем. Слишком часто дон Мигель действовал без оглядки на Королевский совет — как по причине скверного сообщения между колониями и метрополией, так и в силу своего строптивого характера. К тому же, известие об его пленении союзниками-англичанами по обвинению в пиратстве наверняка дошло до Мадрида, да и прочих грехов за ним числилось немало.
Де Эспиноса бросил листок на стол и откинулся на спинку кресла, прикидывая, кто из представителей влиятельных семей мог быть на его стороне. В Испании ему предстояла изматывающая борьба не только за свое положение, но и — за свободу, возможно, за саму жизнь...
Из задумчивости его вывел стук в дверь.
— Дон Мигель? — на пороге возник Хоаким, — дон Педро желал бы побеседовать с вами...
Де Эспиноса убрал письмо его преосвященства в ящик стола.
— Передай дону Педро, что я поговорю с ним немедленно.
Поклонившись, Хоаким распахнул дверь и позвал:
— Прошу вас, дон Педро.
Блад вошел в кабинет, и, встав, де Эспиноса кивком приветствовал его.
— Дон Мигель, я пришел поблагодарить вас за великодушие и гостеприимство, — начал Питер. — Боюсь, мне пришлось злоупотребить и тем и другим, и мое пребывание в вашем доме затянулось. Но вчера в Санто-Доминго пришел галеон «Сан-Филлипе». Послезавтра он отправляется на Кубу, чтобы в Гаване присоединиться к каравану. Его капитан готов взять меня на борт.
— Не смею вас задерживать, дон Педро, — отрывисто произнес де Эспиноса и скрестил руки на груди.
С того занятия по фехтованию, отчасти похожего на настоящий поединок, прошло почти полмесяца. За это время все их общение с Бладом сводилось к немногим совместным трапезам. Насколько мог судить дон Мигель, тот полностью оправился от раны, и не составляло труда предположить, что такой разговор должен был состояться со дня на день. Однако, он совсем не ощущал облегчения — напротив. В голове у него упорно билась одна, совершенно дикая мысль.
«Дьявол, уж не рехнулся ли я в самом деле...»
Блад пристально посмотрел ему в лицо и склонился в учтивом поклоне:
— Прощайте, дон Мигель. Капитан «Сан-Филлипе», сеньор Гомес, любезно обещал предоставить мне каюту уже сегодня.
— Вот что, — вдруг сказал дон Мигель. — Меня срочно отзывают в Испанию. И если вы согласны проделать долгий путь в моем обществе — добро пожаловать на борт «Сан-Кристобаля», — видя, как брови Блада изумленно поползли вверх, он невесело усмехнулся: — Отчего-то мне трудно расстаться с вами. — Блад ничего не отвечал, и де Эспиноса буркнул, отворачиваясь: — Впрочем, поступайте, как вам будет угодно...
Он ждал, что дон Педро молча уйдет, и поэтому вздрогнул, услышав его голос:
— Пусть это и весьма неожиданное предложение, но... Я согласен, дон Мигель.
* (лат) 90 (91) псалом: Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю... Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем...
** речь идет о событиях Голландской войны 1672-78 гг, в частности - сражениях у берегов Сицилии в 1676 году, в одном из которых погиб голландский адмирал де Рюйтер.
-
-
26.03.2016 в 11:50Враг мой - почти друг мой.Так очень часто случается...Этот цикл звучит звучит лирично,явная нотка грусти.Как одинок Петенька...впрочем Мигель тоже...Представляю их общение на грани фола!ооой!Порознь грустно,вместе тошно.
...надеюсь,что будет продолжение!Вдохновения!
-
-
26.03.2016 в 11:57если хотите, принесу сюда)
спасибо
да, у обоих врагов не лучший период в жизни и это их , вкупе со злой волей автора, объеденило)
а на грани думаю еще не раз станут общаться. остались еще поводы)