Штурман с "Арабеллы", глава двадцать четвертая

[Sabatini]

24.НА «МИНЬОНЕ»

Сказать, что шевалье де Ревиньяк был в бешенстве – значит, не сказать ровным счетом ничего. За последний год Ревиньяк сумел с присущей ему энергией и волей компенсировать себе прошлые неудачи. Несколько смелых и весьма успешно проведенных операций против англичан в Гудзоновом заливе и окрестностях способствовали укреплению репутации и влиятельности де Ревиньяка в тех краях, а также улучшили и без того неплохое состояние его финансов. Эти два обстоятельства и позволили шевалье при поддержке влиятельных людей снарядить экспедицию на Мэйн с двумя добротными, хорошо оснащенными и отлично экипированными кораблями, а также дали право вербовки в каперы его величества короля Людовика. Добравшись до Тортуги, новоиспеченный адмирал нашел примерно такое положение дел, какого и ожидал: «Миньон» под командованием Дюмилена, несмотря на военные таланты последнего, в отсутствие своего экс-квартирмейстера звезд с неба явно не хватал, люди частью распустились, а частью разбежались. И только уважение к своему капитану и вера в его удачу не дала команде корвета распасться окончательно. Из-за отсутствия на корабле твердой руки отличная добыча, которую они могли бы взять под руководством своего капитана, часто успевала скрыться, пока на палубе судили и рядили в две с лишним сотни голосов, нападать им или не нападать. И что больше всего возмутило шевалье, так это то, что Дюмилена подобное безобразие, судя по всему, ничуть не волновало. Когда они вновь встретились после почти года разлуки, капитан «Миньона» выглядел вполне довольным жизнью, посвежевшим и даже располневшим. Он пропустил мимо ушей все выгодные предложения Ревиньяка о совместной деятельности, и упрямо, хотя вполне благодушно, ничего не желал слышать ни о крупномасштабных операциях, ни о соответствующей выгоде от них. Только благодаря людям из команды, которые хорошо знали и помнили своего бывшего квартирмейстера, и проявили настойчивость, требуя, чтоб «Миньон» присоединился к эскадре Ревиньяка, их сотрудничество состоялось.
Дальше была база на Мартинике, подготовка к крупной операции и незначительные вылазки за случайной добычей, во время одной из которых флотилия шевалье повстречала спасавшуюся от испанцев «Лахезис» капитана Ибервиля. Это была еще одна удача: флотилия в результате присоединения 20-пушечного галеона усилилась почти на треть. Однако когда Ибервиль порвал договор с Ревиньяком, тот хоть и был в бешенстве, но тем не менее, считал абсолютно правильным избавиться от этого зарвавшегося безмозглого петуха. Возможно, Питер Блад мог терпеть у себя таких и сносить их выходки, но шевалье ничего подобного делать не собирался. В конце концов, Ибервиль сделал хуже только себе самому, отказавшись от выгодного предприятия, и хотя с его уходом задача нападающих на Невис несколько усложнилась, однако увеличившаяся автоматически личная доля каждого должна была воодушевить людей. Кто же мог знать, после столь тщательно проведенной разведки и подготовки, что у штурвала единственного уцелевшего невисского крейсера будет стоять молодой мичман, которого учил управлять судном в бою Джереми Питт, неприметный и незаменимый боевой помощник капитана Блада? Или что нагрянет невесть откуда вертлявая неуловимая бригантина, приписанная к эскадре Порт-Ройала и так изменит легко предсказуемый прежде исход сражения? В какой-то момент этого злополучного сражения, когда клубы порохового дыма, окутавшие побоище, поредели под порывом ветра, Ревиньяку показалось, будто он видел в подзорную трубу легендарного Блада на палубе мелкой посудины, совсем не подобающей ни знаменитому корсару, ни губернатору Ямайки. По сути, такого быть не могло, и, возможно, зрение обмануло шевалье. Но все же он не поленился, несмотря на поражение, едва добравшись до Гваделупы, сразу выяснить через свою агентуру, как обстоят дела на острове, который они столь неудачно атаковали. Однако еще до этого, уходя от Невиса на «Миньоне», снявшем команду и капитана с тонувшего флагмана, они подобрали, а вернее, зацепили абордажной кошкой, проходя мимо, большой обломок мачты с цепляющимися за него людьми. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не уцелевшие со второго французского корабля, расстрелянного огнем форта, как сперва предполагали, а моряки с английского шлюпа. Один из них из последних сил старался не выпустить тело сломанной мачты и одновременно удержать на плаву своего товарища, который был без сознания – видимо, вследствие контузии после взрыва на «Коммитеде». Оказавшись на относительно безопасном расстоянии от Невиса, легли в дрейф, чтобы поднять спасенных моряков на борт. Похоже, англичане не очень-то обрадовались, увидев, куда попали, хотя капитан де Ревиньяк приветствовал их очень тепло и учтиво, словно в самом деле обрадовался нежданным гостям. Впрочем, последнее было до некоторой степени правдой. Склонившись над насквозь мокрыми, без сил опустившимися на палубу пленниками, он любезно улыбнулся:
- Мистер Рейнард, очень рад вновь увидеть вас. А это, если мне не изменяет память, молодой мистер Хагторп?
Том молча смотрел на него: на душе было муторно. Вот повезло-то со спасителями! Придется теперь иметь дело с этой скотиной, и ничего доброго, разумеется, ожидать не приходится…. Рейнард, только теперь начавший приходить в себя, тоже глядел на француза с проступающей сквозь слабость и головокружение ненавистью. То, что шевалье велел оставить пленных на палубе, дабы они могли обсохнуть и отогреться на солнышке, а также дать им воды с добавлением рома и накормили, вовсе не поколебало ни подозрительности Хагторпа, ни враждебности лейтенанта. Проведя на баке, по соседству с фок-мачтой, остаток дня до заката, Том примерно сориентировался по солнцу, что они идут почти точно на юг, держа, видимо, на один из ближайших французских островов. Последнее, впрочем, и без этого можно было предположить. К вечеру впередсмотрящий с салинга сообщил, что впереди, справа по курсу показалась Гваделупа, а на закате «Миньон» уже бросил якорь в пустынной бухточке у ее западного мыса. Пленных моряков загнали в трюм; при этом Ревиньяк со всей изысканностью извинился, что вынужден прибегнуть к подобной мере, поскольку свободных кают, в связи с перегруженностью судна людьми, предоставить им не может.
- Издевается, - проворчал ему в след Том, поудобнее пристраиваясь на анкерках с пресной водой и морщась: в трюме, как водится, пахло отнюдь не розами.
- Издевается или нет, какая разница? - почти равнодушно откликнулся лейтенант Рейнард. Его все еще мутило, и в ушах стоял гул. – В любом случае военнопленных запирают в трюме, когда до берега рукой подать.
- Неужели он думает, мы можем рвануть вплавь на остров, который весь французский? Хотя, с другой стороны, можно было бы попробовать, - задумался Том. – Где-нибудь спрятаться вначале, попытаться украсть шлюпку и на ней – до Невиса. Если, конечно, с ветром повезет и с погодой…
- Вот именно, - подтвердил Рейнард, безо всякого, впрочем, энтузиазма. Том скосил на него глаза: нет, конечно, отец Шарлотты слишком пострадал во время взрыва, чтоб им можно было думать о побеге. Да о нем, наверное, и в любом случае не имело смысла думать, шансов-то практически не было. Честное слово, уж лучше бы утонули или погибли при взрыве! А так наверняка все равно придется умирать, так еще и с лишней морокой. Но как бы не метался Том, поделать он все равно ничего не мог, оставалось волей-неволей ждать, как станут разворачиваться события.
Однако события заставили себя ждать еще двое суток. Мсье де Ревиньяк не погнушался самолично спуститься в трюм для разговора со своими пленниками.
- Полагаю, джентльмены, вы хотели бы узнать, какова будет ваша дальнейшая участь? – приветствовал он их на своем хорошем английском.
- Вы очень проницательны, - усмехнулся Том.
- В таком случае, имею сообщить вам, - с легким поклоном продолжал французский капитан, - что ваша участь будет целиком и полностью зависеть от близких вам людей.
Молодой Хагторп уставился на него в некотором недоумении и явно подозревая недоброе; Рейнард, выйдя из вялого оцепенения, сразу напрягся, также не спуская глаз с Ревиньяка.
- Я написал два письма, и в ближайшее время они будут переданы адресатам, - сообщил француз. – Первое касается вас, мистер Хагторп и предназначается вашему старому другу-штурману.
- Питту? – изумился Том. – С какого это рожна вы решили его озадачить?
- Видите ли, - любезно пояснил шевалье, - мне недосуг разыскивать других ваших друзей или родственников, а мистер Питт как раз находится в Чарльзтауне, и ему можно достаточно быстро передать послание… Заодно и по пути.
Тому очень хотелось спросить: что значит «по пути», но он молчал, чтобы не выдать своей тревоги. Вместо этого он небрежно поинтересовался:
- С чего бы мистеру Питту быть в Чарльзтауне? Вы наверняка что-то путаете.
- Путаю? Нет, наводить путаницу не в моих привычках. Полагаю, вы помните бригантину «Эппл-Блоссом», которая столь своевременно пришла на помощь вашему шлюпу? Я обратил внимание на то, как она вела бой, и постарался навести все возможные справки. Думаю, вам будет небезынтересно узнать, что этим судном командовал во время боя ни кто иной, как Питер Блад, а штурманом в списке членов команды числится некий Джереми Питт.
«Вот так да! – подумал Том. – Как раз тот случай, когда говорят: мир тесен».
- Что же вы хотите от Питта? Чтоб он уплатил за меня выкуп?
- Нет, мистер Хагторп, я всего лишь хочу с ним поговорить… Решить один вопрос. И если сей достойный штурман не побоится явиться ко мне для переговоров, я просто отпущу вас – совершенно безвозмездно. Ну а если нет… Боюсь, в этом случае вам придется несладко, поскольку переговорить с вашим другом мне нужно позарез. И то и другое я вполне доходчиво изложил ему в письме.
- Что же именно, можно мне узнать? – спросил Том старательно-небрежным тоном, но внутри зашевелился неприятный холодок.
- Думаю, в этом нет необходимости, - усмехнулся Ревиньяк, и даже сквозь маску любезности можно было понять, что расспрашивать его дальше бесполезно. – Но уверяю вас, для всех будет гораздо лучше, если ваш друг внемлет моим словам и явится на встречу. Теперь, мистер Рейнард то, что касается вас…
На лице лейтенанта застыло мрачное выражение, говорившее, что он готов услышать любую гнусность, и выражение это нимало не изменилось, когда француз обратился к нему.
- Думаю, и вас я могу отпустить без всякого выкупа, если прелестная мисс Рейнард… Ну что вы так взволновались, лейтенант? Я не собираюсь требовать от юной леди ничего сверхъестественного или постыдного. Однако она могла бы оказать мне немалую помощь, передавая некоторую информацию, полезную моей стране. Сперва на Невисе, а там приищем ей подходящего жениха, и пусть перебирается с супругом на Ямайку, где по старому знакомству наверняка будет вхожа в дом его высокопревосходительства губернатора…
- Падаль, - сдавленно произнес Рейнард.
- Ну ты и сволочь! – лязгнул зубами Том.
- Простите, что вы сказали, сэр? - - К сожалению, я не все слова знаю по-английски. Не могли бы вы выразиться яснее?
- Мерзавец, подонок, низкая тварь, - убежденно и почти спокойно «перевел» Том. Однако француз только руками развел:
- Простите, этих слов я тоже не знаю.
Тому вдруг страшно захотелось размазать это наглое глумливое выражение по высокомерной физиономии француза, и по недолгом размышлении он решил, что нет смысла отказывать себе в таком нехитром удовольствии. А если очень повезет, то, возможно, получится разбить Ревиньяку не только физиономию, но и голову. Но как ни быстро действовал молодой человек, ему это не удалось. Едва он, вскочив, бросился к шевалье, матросы, в сопровождении которых явился француз, немедленно схватили молодого человека. Умница Рейнард, воспользовавшись свалкой, попытался захватить Ревиньяка врасплох, невзирая на то, что даже просто подняться на ноги стоило контуженному лейтенанту немалых усилий, а сама попытка изначально была обречена. Шевалье, в отличие от своих людей, бдительности не терял, и одним движением ноги отбросил Рейнарда от трапа, где занимал весьма выгодную позицию на третьей снизу ступеньке.
- Всего наилучшего, господа, - как ни в чем не бывало поклонился шевалье, когда оба его пленника были связаны и отшвырнуты в свой угол, к бочонкам. – Надеюсь, вы не будете слишком скучать в ожидании, как решится ваша участь.
- Вот скверное дело, скверное и странное, - заговорил Рейнард через какое-то время после того, как француз ушел. – Для меня будет катастрофой, если Шарлотта согласится на условия этого дьявола, но она наверняка на них согласится… - лейтенант зажмурился и стиснул зубы, словно от сильной боли. И продолжал после минутного молчания: - А для вас могло бы стать шансом, если бы ваш приятель штурман появился по требованью Ревиньяка, но на его счет я очень сомневаюсь.
- Если бы! – поморщился Том, не то в ответ на слова Рейнарда, не то просто оттого, что веревка слишком сильно врезалась в запястья. Впрочем, он понимал отчаяние лейтенанта, и потому не стал возмущаться сказанным, только проворчал: – Насколько я знаю этого идиота, пришлепает, как миленький… как будто мне будет приятнее подыхать с ним за компанию! Много бы я дал, чтоб проклятые письма не дошли!.. – он даже стукнул затылком об ящики, на которых лежал, от переполнявших его эмоций.
Рейнард удивленно покосился на товарища по несчастью.
- Вам, конечно, виднее, - произнес он сдержанно, - но я бы на вашем месте не стал возлагать надежд на этого человека.
- Да на него и возлагать ничего не нужно, сам вечно на себя столько взвалит – как его еще не придавило до сих пор, - раздраженно откликнулся Том. – Если бы вы хоть сколько-нибудь знали Джерри Питта, то тоже не сомневались бы, как он может поступить. В свое время, когда наши товарищи готовили побег с барбадосских плантаций, Питта и еще одного осла-должника, застукали за этим делом, и тот удрал, а Питт не мог. И соврать ничего не придумал, молчал, и все. Полковник Бишоп, хозяин плантаций, избил его чуть не до смерти, у парня от спины, можно сказать, ничего не осталось, однако он так и не вякнул ни слова. А шрам у него на ладони вы не замечали? Это на нас напали в темном углу вечером, пятеро на двоих, и он, прикрывая меня от удара, перехватил рукой клинок. Там такой палаш здоровенный был, Джереми без руки запросто мог остаться… Он за своих всегда горой стоит; жаль только, что у него голова ни к каким хитростям не способна, и он вечно ее подставляет.
Но, к стыду своему, Том почти не мог думать о товарище и о том, что его ожидает, если он появится на борту «Миньона». В голове тоскливым звоном билось: «Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта… Святые угодники, что же с ней будет?..»
- Скажите, - вдруг произнес Рейнард, очень сосредоточенно глядя не на Тома, а куда-то в пространство. – Эта история с несостоявшейся свадьбой моей дочери и мистера Питта – она и в самом деле имела место?
- Ну, да, вообще-то, - в некотором замешательстве подтвердил Том, совсем не ожидавший в сложившейся ситуации подобного вопроса. – А что?
- Да нет, ничего. Просто я подумал: если бы это произошло тогда, Шарлотта была бы сейчас, скорей всего, в Порт-Ройале, и этому проклятому французу было бы ох как непросто добраться до нее…
А «проклятый француз» в этот самый момент, в компании другого француза, сидел в просторной капитанской каюте «Миньона», небрежно вытянув длинные ноги и неспешно потягивая дорогое вино. По его невозмутимым аристократическим чертам никак нельзя было догадаться об инциденте, происшедшем всего четверть часа назад, когда Ревиньяк объявлял своим заложникам условия освобождения. Его собеседник не мог бы похвастаться подобной невозмутимостью.
- Любезный шевалье, может быть, вы мне, наконец-то объясните, что вы намерены делать с нашими английскими пленниками?
- А вам это так интересно? – ленивым тоном спросил Ревиньяк, любуясь игрой солнечного зайчика на хрустальной резьбе бокала.
- И уверяю вас, что не только мне! Команда волнуется, сможем ли мы благодаря пленным покрыть расходы на ремонт «Миньона»?
- Думаю, что да, но не скоро.
- Вот как? Почему же?
- Да потому что никакое великое дело не делается в спешке.
- Какое же великое дело вы затеяли на сей раз?
- Подождите немного, и вы собственными глазами будете иметь удовольствие наблюдать спектакль на борту этого корабля.
- Какой же спектакль?
- Как преданная и благовоспитанная юная английская леди становится французской шпионкой.
- Что вы несете? О ком вы говорите?
- Да о нашей общей знакомой малышке Рейнард.
- Что-то я вас не понимаю, какое она имеет отношение к выкупу.
- Ну, к выкупу она и вправду никакого отношения не имеет. Но я и не намерен требовать выкупа за англичан. Это было бы слишком просто, да и какой за них может быть выкуп – это обычные офицеры, за них много не дадут – теперь уже, во всяком случае. У меня совсем иные планы. Используя преданность этой девицы своему отцу, я собираюсь сыграть на этом чувстве и использовать его на благо Франции.
- Если я правильно понимаю вас…
- Я хочу сделать из нее французскую шпионку, в уплату за свободу ее отца.
- О, ваше коварство не знает границ! А что если она откажется?
- Я же сказал вам, «в ответ на свободу ее отца». Я и не намерен размышлять, что может статься, если мисс Рейнард окажется несговорчивой, поскольку этого не случится, учитывая ее дочернюю привязанность.
- А вы уверены, что она не только согласится, но и успешно справится со своей миссией?
- Ну, это уже ее проблемы.
- Не кажется ли вам, что будет разумней, если мы просто потребуем выкупа за пленных?
- Ох, как же вы скучны, дорогой Андрэ!
- Но рассудите сами, Роже, в случае хорошего выкупа, и мы, и вся команда останется в выигрыше, тогда как кто же может поручиться, что ваша сумасшедшая идея с вербовкой в шпионы увенчается успехом, да еще таким, что никто не будет в обиде?
- Вы можете предложить лучшее?
- Повторяю, я настаиваю на выкупе.
- А я на шпионаже.
- Вы преследуете собственные цели! Команда никогда не поддержит вашу затею!
- Вы бредите, Андрэ – команда всегда меня поддерживала!
- Команда поддерживала вас, потому что вас поддерживал я, - уже начиная раздражаться, проговорил Дюмилен. – Я берег ваш авторитет в глазах людей и никогда не допускал, чтобы они становились свидетелями каких бы то ни было разногласий между нами. Я уступал вам, как другу, вот и все.
- В чем же вы мне уступали, Андрэ? – в голосе Ревиньяка проскользнуло презрение. – Или вы хотите сказать, что решения, которые я принимал, не приносили выгоды вам же самому?
- За эти выгоды приходилось слишком дорого платить! – парировал капитан Дюмилен, явно теряя свою обычную кротость. На лице его проступили красные пятна, в глазах разгоралось возмущение.
- Платить приходится за все! – отрезал Ревиньяк.
- Я бы предпочел такой плате отсутствие выгод, - сказал Дюмилен.
- Это говорит только о вашей лени и ограниченности.
- Можете называть, как вам угодно, только избавьте меня от ваших благодеяний.
- Боюсь, Андрэ, команда вас в этом не поддержит, как не поддержала вашего нежелания присоединить «Миньон» к моей эскадре.
- Вашей эскадры больше нет, Роже. Остался только «Миньон» с командой, и я – их капитан. Что касается вас и ваших уцелевших подчиненных, вы лишь пользуетесь здесь гостеприимством, и у вас нет права претендовать на то, чтоб диктовать мне и моим людям свои условия. Не забывайте, что вы уже не квартирмейстер «Миньона», и тем более – не его капитан. Вы сами решили уйти, никто не принуждал вас к этому. Но теперь решения здесь принимаю я.
- Подумайте, какое достижение! – глумливо усмехнулся шевалье. – А главное, какие великолепные результаты принесли эти ваши решения!.. Половина лучших людей из команды разбежалось, корвет больше полугода не видел приличного ремонта, потому что у вас нет на это денег. И былая слава об удачах «Миньона» покрывается пылью забвения на Тортуге и во всем Испанском море.
- С вами бесполезно разговаривать, Роже, вы всегда все переворачиваете вверх ногами, - со сдержанным раздражением и безнадежностью в голосе вздохнул Дюмилен. Продолжать разговор он не стал, махнул на все рукой, зная по опыту, что бывший квартирмейстер все равно добьется своего, не мытьем, так катаньем. Опять взбунтует половину команды – не лучшую ее половину, кстати сказать – как сделал недавно, когда захотел во что бы то ни стало опять подчинить «Миньон» своему командованию, сыграв на низменных сторонах человеческой души. Капитану корвета тогда в очередной раз пришлось уступить, поскольку, если бы он стал настаивать, дело наверняка закончилось бы резней. Да, Роже-Фабьен де Ревиньяк умел воздействовать на окружающих и распространять на них свое почти сверхъестественное влияние, как никто. И сам капитан в свое время был сперва очарован и переполнен благодарностью к этому человеку, который, казалось, по-дружески протянул ему руку помощи в тяжелый момент. А потом постепенно все больше и больше оказывался под влиянием Ревиньяка, очень долго даже не замечая этого. И лишь когда, прожив без квартирмейстера почти год, он вновь ощутил на себе тяжелую властность этого человека, Андрэ Дюмилен понял, насколько давит на него даже само присутствие шевалье.
Ну что ж, пусть Ревиньяк делает все, что ему угодно. А он пойдет сейчас в каюту помощника, который не откажется потесниться, уступив половину жилплощади своему капитану: где-то у него припрятан в рундуке запас неплохого вина – то, что как раз и нужно Дюмилену в данный момент.